Воробьев Константин - Вот Пришел Великан
К.Д.Воробьев
Вот пришел великан
Я хорошо понимаю, что читателю не очень нужно все это знать, но мне-то
очень нужно рассказать ему об этом.
Жан-Жак Руссо
Я позвонил ей по телефону минуты за три до обеденного перерыва, и мы
встретились на лестничной клетке своего этажа. Тогда я впервые взял ее под
руку при всех сотрудниках - они шли в буфет на третий этаж - повел по
коридору к окну, где стояли два стула. "Ты сошел с ума! Что случилось? Ты
сошел с ума!" - под колючий костяной цокот своих каблуков безгласно кричала
она мне, глядя перед собой, и вид у нее был почти полуобморочный и в то же
время тайно-радостный. На подоконнике и стульях лежал и метельно шевелился
слой тополиного пуха, и там я сказал ей, что распиналка над нами назначена
на восемнадцать часов. Я был тогда в той степени отвращения к ближним своим,
когда приходишь к решению, что жить можно лишь в том случае, если помнить о
головокружительной бесконечности Вселенной, перед которой человеческая возня
смешна и бессмысленна,- в этом случае ты не только обретаешь спокойствие
безразличия, но становишься способным на отпор и дерзость. Я сказал ей,
чтобы она не являлась на этот суд над нами и шла домой сейчас же.
- А ты сам? А ты сам куда?
Ей немного не хватало до обморока, и я вдруг будто со стороны увидел,
как некрасива, мелка и тщедушна фигурка этой полуживой от страха женщины с
седеющей головой на нервной тонкой шее, похожей на ручку контрабаса, и как
смешно и бессмысленно все то, что готовится нынче к шести часам вечера ей и
мне.
- Вот пришел великан. Большой, большой великан. Такой смешной, смешной.
Вот пришел он и упал,- сказал я ей. Всю нашу жизнь - нашу жизнь! - я говорил
ей эти слова, когда ничего другого нельзя было придумать.
Я нарочно подождал, пока в коридоре раздались чьи-то шаги, и поцеловал
ее в открытую шею, в самую ямку "контрабаса". Там успела приютиться мохнатая
тополиная пушинка, приставшая к моим губам, и она сняла ее с меня щепоткой
холодных пальцев и пошла по коридору на выход. Я умышленно загляделся в
окно, придав себе застигнутый вид. Я стоял и слушал шаги двоих - удаляющиеся
перебойно-дробные ее, будто она готовилась и не решалась бежать, и
размеренно - пристойную мужскую кладку каблуков того, кто нас "застукал".
Когда я оглянулся - мне пора было помочь ей там,- она уже разминулась с
бедой, но шла впритирку к глухой коридорной стене и руки держала по бокам
врастопырку.
- Я позвоню тебе домой сразу же после этого! - сказал я ненужно громко
вдогон ей, и она в самом деле тогда побежала, а я достал сигареты и закурил.
Вениамин Григорьевич стоял у дверей своего кабинета, заложив руки назад,
тесно составив курносые чистенькие ботинки, и как-то радостно-обретенно
смотрел в конец коридора. Я стоял и ждал, когда он оглянется в мою сторону.
Он хозяйски-благополучно кашлянул и, минуя меня взглядом, повернулся к
двери. Тогда я окликнул его сам. Я спросил, не помнит ли он со времен
сороковых годов папиросы под названием "Для знатОков". Длинные такие,
душистые. "Для знатОков",- опять сказал я с этим ударением. Он подумал и
ответил, что не увлекался.
- Это вы совершенно зря делали, товарищ Владыкин,- сказал я без всякого
ожесточения.- Ведь только увлечение приводило людей к великим открытиям,
украсившим нашу землю!
Он ничего не сказал и скрылся за дверью.
С Вениамином Григорьевичем мы впервые встретились год тому назад. До
этого, после окончания Литинститута, я долго плавал в Атлантике матросом на
рыболовном траулере,-